Леонид Федун, совладелец «Лукойла», в интервью «Коммерсанту»:
О борьбе с изменениями климата и налоговой политике ЕС
России, обладающей самыми большими в мире лесными массивами и гигантскими запасами углеводородов, бессмысленно и крайне затратно ввязываться в гонку развития альтернативных энерготехнологий. Нужно в первую очередь развивать наши естественные преимущества — самые большие в мире территории лесов, земли и болот — природные резервуары CO2. Сейчас лес рассматривается только как ресурс для переработки.
Но прежде всего нужно провести реальную оценку способности лесов и земель на территории страны к поглощению углекислого газа, чтобы заявить нашим партнёрам на мировой арене, что Россия может производить не только углеводороды, но и фактически систему очистки атмосферы Земли от СО2.
Выделять средства на проведение оценки нужно уже сейчас, потому что последние инициативы Европы в области декарбонизации предусматривают введение так называемого (TCR), которое несёт опасные риски для экономики России. Сегодня европейские предприятия платят миллиарды евро за выбросы CO2 ежегодно, причем стоимость все время растет. Сегодня это около €30 за тонну. В перспективе — €50 и более. Аналогичный углеродный налог в перспективе, скорее всего, введут США и Китай.
Для того чтобы избежать дискриминации внутренних производителей, европейские законодатели хотят обложить подобным налогом экспортеров, в первую очередь металлов и углеводородов. Поэтому мы предлагаем создавать специальные карбонопоглощающие системы в РФ, соразмерные по стоимости со ставками TCR (трансграничного углеродного регулирования), для проведения зачетов (offset).
То есть развивать лесное хозяйство и CCUS — систему улавливания и утилизации углерода, чтобы деньги оставались на территории России, а не уходили в бюджет ЕС.
Развитие карбоновых ферм и хабов в России, с одной стороны, позволит оставить деньги внутри страны, а с другой — даст возможность утилизировать значительные объёмы парникового газа, производимого экспортёрами. Если Россия это сделает, то сможет даже в будущем оказывать помощь другим странам. Кто-то торгует своей валютой, а Россия может торговать воздухом, очищенным от СО2, но для этого нужны совместные усилия бизнеса и государства, нужны политическая воля и инициативы.
Вторым шагом должно быть изменение законодательства и создание специальных экосистем, которые позволяют собирать естественным образом и утилизировать СО2.
Следующим нашим шагом должно стать создание российской ETS (Emission Trading System), которая будет действовать на добровольной основе. Ее принцип состоит в том, что если российская компания осуществляет проекты по утилизации и сокращению выбросов СО2, то она может предложить кому-то из экспортеров выкупить эти объемы для последующего зачета в рамках TCR стран-импортёров. Но, чтобы такая система работала, она должна быть адаптирована к специализированным стандартам и признана Европой. И это будет очень сложный процесс. Цену СО2 в рамках ETS будет формировать рынок. При этом биржа должна использовать современные механизмы, например блокчейн.
Будет неправильно, если мы не сделаем её (российскую ETS) до 2025 года, когда европейские антиуглеродные нормы уже могут коснуться российских экспортёров. К этому времени система должна быть не просто создана, а сертифицирована и признана Западом. Также нужно учитывать, что другие страны, в том числе Китай и Саудовская Аравия, уже разрабатывают подобные системы. Надо встраиваться в общий тренд, но делать именно независимую систему.
Для всех отраслей РФ, по оценке KPMG, на оплату углеродного налога потребуется €3 млрд в год в оптимистичном сценарии и €8 млрд — в пессимистичном. Для нефтяной и газовой промышленности — €1–3,5 млрд. Сами мы уже несем эти затраты по четырем нашим НПЗ в Европе.
Для обсуждения этой темы создан комитет РСПП, который возглавил Андрей Мельниченко, я буду его заместителем. В комитет вошли представители практически всех крупных компаний, прежде всего экспортеров. Все они понимают проблему, которая возникает с введением трансграничного углеродного урегулирования.
Мы уже рассматриваем некоторые варианты. Например, изучаем инициативы ряда мировых компаний по созданию так называемых карбоновых хабов. В России первый из них, надеюсь, будет создан на Сахалине. Это экосистема по снижению выбросов СО2. Она включает меры по повышению энергоэффективности, созданию мощностей ВИЭ. Это может быть и строительство промышленных установок по утилизации СО2 и последующей закачки в пласт, в том числе при добыче углеводородов для повышения нефтеотдачи. Например, СО2 с наших НПЗ может улавливаться с помощью специального оборудования и транспортироваться на нефтяные месторождения. Также речь может идти о создании специализированных карбоновых ферм: мы можем высаживать ту же павловнию, а потом малые предприятия могут ее перерабатывать и продавать свою экопродукцию.
О ВИЭ
Есть энергетическая трансформация, когда компании, в первую очередь европейские, будут превращаться из нефтегазовых в энергетические. Они обязаны это делать, потому что в отличие от нас у них нет другого выхода в силу политики ЕС и недостаточности конкурентоспособных ресурсов. Мы сейчас не видим смысла менять бизнес с доходностью 15% на бизнес с доходностью 5%. Но если придётся, сделаем это.
Мы («Лукойл») сейчас производим почти 400 МВт энергии из возобновляемых источников, мы номер два в России по гидроэнергетике и собираемся расширять ветропарк в Румынии и пр. Причём все наши проекты рентабельны. Но наша стратегия не в том, чтобы наращивать долю ВИЭ. Мы собираемся заниматься улавливанием СО2 и добывать и перерабатывать нефть с минимальным карбоновым следом. В то же время один из вариантов развития нефтяных компаний — переход на водород.
О сырьевом экспорте
Сокращение экспорта нефти в Европу неизбежно. Европейский нефтяной рынок будет сокращаться и к 2040 году может уменьшиться в два раза, согласно прогнозу ЕС.
По газу падение будет, но не такое сильное, пока цена на газ будет низкой. В первую очередь они избавляются от угля. В ЕС планируется ввести норму о содержании водорода в метане до 5%, так что потребление традиционного газа может сократиться к 2040 году.
Мы будем реализовывать только те проекты, которые гарантированно окупятся до 2035 года. От планов по строительству гигантских нефтегазохимических комплексов мы отказываемся, потому что ситуация на рынке меняется и появляются технологии, которые позволяют сделать практически бесконечной вторичную переработку пластиков. За счёт этого с рынка в будущем уйдет спрос на 3–5 млн баррелей в сутки.
Мы оцениваем вероятность реализации сценария устойчивого развития (SDS) МЭА в 3% максимум. В мире более миллиарда автомобилей, из которых менее 5% электрические. Даже если к 2035 году только 50% всех продаваемых автомобилей будут с двигателем внутреннего сгорания, этот накопленный парк сохранится, плюс к ним прибавятся новые машины в развивающихся странах.
Чтобы поддерживать добычу даже на низком уровне при цене $40, нужно вкладываться в технологии и тратить большие деньги.
«Лукойл» хочет выйти из проекта на шельфе Румынии | Gas and Money
