Авторская колонка Александра Собко
По мере того, как европейский трансграничный углеродный налог приобретает всё более явные очертания, в нашей стране усиливаются дискуссии о том, какие шаги следует предпринимать для минимизации его последствий. Напомним, что публикация документа, определяющего все положения новой системы, ожидалась в июне текущего года, однако оказалась сдвинута на 14 июля. Одновременно в СМИ попал проект этого закона, а учитывая, что времени до публикации остаётся немного, есть основания предполагать, что существенных изменений не произойдёт. Что интересного удалось обнаружить в черновике и на что нужно обратить особое внимание?
Во-первых, так называемый охват выбросов. Напомним, что все выбросы парниковых газов оцениваются в рамках трёх типов охвата (Scope). Если говорить упрощённо, то Охват 1 (Scope 1) — это прямые выбросы при производстве (и иногда транспортировке) продукции на мощностях самого предприятия, Охват 2 — косвенные выбросы от закупок энергии у сторонних производителей, Охват 3 — все остальные выбросы, в том числе выбросы от конечного использования продукции. Очевидно, что в случае углеводородов именно на Охват 3 приходится основная доля выбросов углекислого газа.
Согласно «утёкшему» законопроекту, Охват 3 не будет учитываться при расчёте трансграничного углеродного налога, но это было ожидаемо, иначе цены, к примеру, на углеводороды выросли бы сразу на десятки процентов, вплоть до удвоения. А вот что оказалось неожиданным: в проекте вообще нет налогообложения импорта углеводородов: нефти, газа и нефтепродуктов, даже в части выбросов, связанных с их производством.
В результате предварительные оценки, сделанные ранее рядом консалтинговых агентств о том, что Россия будет вынуждена платить по несколько миллиардов евро в год, оказались на данном этапе завышены. Под трансграничное углеродное регулирование (ТУР) попали металлургия, химическая промышленность, экспорт электроэнергии. Обновлённые оценки говорят о том, что сейчас речь идёт о суммах на уровне 1+ млрд долларов в год. Точные цифры разнятся — очень многое зависит от того, будут ли в каком-то виде выделяться бесплатные квоты, которые сейчас сохраняются в Евросоюзе, однако уже взят курс на их постепенное уменьшение.
В самом упрощенном варианте и «по верхней границе» сумму налога можно оценить как объём выбросов парниковых газов (в первую очередь углекислого газа) при том или ином производстве умноженный на стоимость тонны СО2 в EU ETS, европейской системе торговли выбросами.
В этом случае достаточно легко сделать приблизительный расчёт для некоторых экспортных товаров. Например, чёрная металлургия. При допущении, что при выплавке тонны стали выбрасывается 1,5 тонны углекислого газа, получаем, что при стоимости СО2 на ETS в $60/т сумма налога составит $90 за тонну (в случае вычетов — налог на начальных этапах будет намного ниже). Но сейчас цены на рынке ETS резко и достаточно неожиданно выросли, ещё недавно ожидалась, что цена ещё долгий период будет находиться на уровне $30-40 за тонну. То есть, даже на этом этапе оценки могут отличаться в два раза.
Если сравнить этот налог с текущей стоимостью тонны стали, которая уже приближается к тысяче долларов, а производители получают существенную дополнительную прибыль, то налог не выглядит высоким. Но последние годы средние цены на сталь более чем в два раза ниже. В этих условиях ТУР может существенно уменьшить прибыль производителей (при допущении, что налог не повлияет на цены). Аналогичную оценку можно сделать, к примеру, для аммиака в химической промышленности.
Остаётся главный вопрос. Что же нам делать?
Если оставить за скобками торг по соответствию ТУР нормам ВТО и поглощающей способности российских лесов, то вариантов два. Первый вариант: просто заплатить налог. Второй вариант — создавать у себя систему торговли выбросами и внедрять технологии снижающие эмиссию парниковых газов. Таким образом можно получить вычет по трансграничным платежам, а эта часть расходов останется в России и будет работать на нашу экономику, считают сторонники этого подхода.
Здесь собственно и разгорается основной спор. И логика второго подхода понятна, если бы не одно «но». В текущих условиях заплатить оказывается намного дешевле, чем «декарбонизироваться». Под декарбонизацией в данном случае мы подразумеваем не столько использование возобновляемой электроэнергии (где проблем в общем-то меньше, особенно если удастся зачесть как ВИЭ энергию крупных ГЭС), а главный и наиболее сложный вопрос — замену в металлургии и химической промышленности угля и природного газа на водород (или же улавливание СО2 с сохранением прежних процессов на производствах). Тем более, что даже сторонники декарбонизации признают, что цены на продукцию в результате нововведений вырастут, что во многом компенсирует платежи по налогу.
Но здесь появляется проблема не только для нас, но и для планов по декарбонизации самого Евросоюза. Напомним, что широкое распространение ВИЭ в ЕС, да и других странах, основывалось на гарантированной стоимости выкупа этой энергии. Сначала эта гарантированная стоимость соответствовала высокой себестоимости электроэнергии из ВИЭ, и постепенно снижалась по мере уменьшения этой себестоимости и приближения к паритету с ценой традиционной генерации.
На следующем этапе декарбонизации, условно говоря, в начинающейся «водородной энергетике» мы не видим такого подхода, нет каких-то гарантированных цен выкупа на «зелёный» водород. Вероятно, планируется другой подход: движение по двум направлениям.
С одной стороны, постепенное снижение «бенчмарков» и объёма бесплатных квот на выбросы. С другой стороны, снижение себестоимости «зелёного водорода». Но при текущей стоимости «зелёного» водорода даже оплата всех выбросов по текущим ценам ETS оказывается значительно дешевле, чем перевод производств на «зелёный» водород. К примеру, схема «серый аммиак + налог на все выбросы по текущим ценам» окажется в два раза дешевле, чем производство «зелёного аммиака».
Решением проблемы может стать запланированное на ближайшее десятилетие снижение себестоимости «зелёного» водорода с текущих $4-5 до $1,5 за кг. Насколько это реально — тема для отдельного разговора, но вопросов к такому сценарию пока остаётся очень много.
Сейчас многие европейские компании запускают водородные проекты, их доля в общем бизнесе относительно невелика, это позволяет в минимальной степени оглядываться на цены и окупаемость проектов. Но по мере увеличения объёмов, проблема будет увеличиваться.
Итак, есть три варианта решения:
— кратное падение себестоимости «зелёного водорода» — дискуссионный вопрос.
— объём производства «зелёного водорода» сохранится на минимальном уровне до появления новых технологий, удешевляющих себестоимость. Но тогда сорвутся планы по декарбонизации.
И третий вариант. Ужесточение систем торговли выбросами с тем, чтобы стоимость выбросов резко выросла. Не случайно многие исследования говорят, что целей по декарбонизации не удастся достичь, пока стоимость выбросов не вырастет до уровней $100 за тонну.
Если возвращаться к вариантам российского ответа на европейский углеродный налог, то становится понятным та неопределённость, с которой сталкивается российский бизнес. С одной стороны, в среднесрочном плане нет достаточных экономических стимулов для мер по снижению углеродных выбросов. Но в долгосрочном плане сохраняются риски, что цены на выбросы (в т.ч. и с помощью ручной регулировки) вырастут.
Наконец, не исключён вариант, что в какой-то момент, опять же в долгосрочном плане, на продукцию с выбросами выше определённого уровня будет наложен прямой запрет на импорт вне зависимости от денежных компенсаций.
Здесь можно вспомнить сектор СПГ, который похоже не попадает под углеродное регулирование ЕС (и в любом случае, основные рынки для СПГ находятся в АТР), но где многие производители начинают декарбонизировать часть, связанную с добычей газа и производством СПГ: это оказывается относительно недорого и незначительно увеличивает себестоимость. Производители СПГ видят в этом возможности для будущей неценовой конкурентособности своих поставок.
Подытожим: масса неопределённостей даёт аргументы и сторонникам декарбонизации, и тем, кто призывает не торопиться. И конечно, за финансовыми аргументами часто спрятано и личное отношение к вопросу: мы обсуждали только экономические аспекты, и за рамками нашего рассмотрения осталась дискуссия, связанная с необходимостью снижения выбросов в рамках «доброй воли», как меры против антропогенного изменения климата.
