Авторская колонка Юрия Барсукова, главы отдела бизнеса газеты «Коммерсантъ»
Поразительно, насколько слабо нефтяной рынок реагирует на резкое обострение противостояния Ирана и стран Запада. Стороны сбивают беспилотники друг друга, иранские военные захватывают британский танкер в Ормузском проливе — а цены на нефть выросли на жалкие 2%. Причем даже этот рост, видимо, был в основном вызван временным прекращением добычи на крупнейшем ливийском месторождении Шарара.
Теперь британский МИД рекомендует судам под связанным с Великобританией флагами (это Бермуды, Виргинские острова, Кайманы, остров Мэн и Гибралтар) избегать следования через Ормузский пролив, а Великобритания собирается организовать конвоирование танкеров в регионе военными кораблями под эгидой ЕС. Казалось бы, эти меры свидетельствуют об очевидном нарастании напряженности, но возросшие риски пока почти не сказываются на цене — а ведь через Ормуз проходит треть морских поставок нефти на мировой рынок.
С одной стороны, это объясняется переизбытком нефти на рынке. Даже июньское решение стран ОПЕК+ сохранить ограничение добычи на ближайшие 9 месяцев не смогло поддержать нефтяные цены выше уровня $65 за баррель. В своем последнем ежемесячном прогнозе Международное энергетическое агентство ожидает профицита сырья на рынке и в 2020 году из-за роста добычи в США и слабого спроса, прежде всего, по причине замедления экономики Китая. Во втором квартале рост ВВП Китая замедлился до 6,2%, это самый низкий уровень почти за 30 лет. При этом инвесторы обеспокоены возможным эффектом от торговой войны Китая и США на спрос на нефть.
Однако, если взглянуть на вопрос чуть глубже, можно увидеть, что периоды геополитических обострений вокруг Ирана с момента исламской революции 1979 года и начавшейся вскоре ирано-иракской войны не приводили не только к шокам на рынке, но даже к действительно значимым ценовым движениям. Например, в 1987 году США и Иран вступили в открытый военный конфликт в Персидском заливе. В апреле 1987 года ВМС США провели операцию «Богомол» против иранских нефтяных платформ, которая переросла в морской бой, в ходе которого был потоплен иранский фрегат и несколько более мелких судов. Спотовые цены на WTI отреагировали ростом с $18 до $19 за баррель, что едва ли можно счесть существенным повышением. Впрочем, тогда нефтяной рынок находился под давлением из-за растущей добычи в СССР и Северном море.
Но даже в ситуации дефицитного рынка, как, например, в 2011 году, риск конфликта с Ираном не оказывал действительно серьезного влияния на цены. Так, в декабре 2011 года официальные лица Ирана пригрозили перекрыть Ормузский пролив в ответ на готовящиеся экономические санкции США. Цены на нефть тогда уже находились на исторических максимумах около $110 за баррель на фоне череды революций в странах Ближнего Востока и начала гражданской войны в Сирии, так что, казалось бы, создалась подходящая ситуация для ралли. Однако рынок в целом никак не отреагировал на эти заявления, как и на принятие в июле 2012 года иранским парламентом специального закона, позволяющего перекрыть Ормуз.
Получается, рынок уже давно и систематически не верит в то, что напряженность вокруг Ирана способна перерасти в действительно серьезный и продолжительный перебой в поставках. Собственная добыча Ирана падает под воздействием санкций США, и ее значение для баланса рынка становится все меньше – особенно с учетом того, что страны ОПЕК во главе с Садовской Аравией могут в любой момент выбросить на рынок дополнительные объемы. А способность Ирана в действительности, а не на словах, перекрыть Ормуз или создать серьезные препятствия судоходству рынок пока оценивает скептически, поскольку, как считается, военный флот западных стран не допустит этого. Судя по историческим прецедентам, такой прогноз, видимо, верен.
